Неточные совпадения
Анна Андреевна. После? Вот новости — после! Я не хочу после… Мне только
одно слово: что он, полковник? А? (С пренебрежением.)Уехал! Я тебе вспомню это! А все эта: «Маменька, маменька, погодите, зашпилю сзади косынку; я сейчас». Вот тебе и сейчас! Вот тебе ничего и не
узнали! А все проклятое кокетство; услышала, что почтмейстер здесь, и давай пред зеркалом жеманиться: и с той стороны, и с этой стороны подойдет. Воображает, что он за ней волочится, а он просто тебе делает гримасу, когда ты отвернешься.
Хлестаков. Оробели? А в моих глазах точно есть что-то такое, что внушает робость. По крайней мере, я
знаю, что ни
одна женщина не может их выдержать, не так ли?
Хлестаков. Черт его
знает, что такое, только не жаркое. Это топор, зажаренный вместо говядины. (Ест.)Мошенники, канальи, чем они кормят! И челюсти заболят, если съешь
один такой кусок. (Ковыряет пальцем в зубах.)Подлецы! Совершенно как деревянная кора, ничем вытащить нельзя; и зубы почернеют после этих блюд. Мошенники! (Вытирает рот салфеткой.)Больше ничего нет?
Э, не перебивайте, Петр Иванович, пожалуйста, не перебивайте; вы не расскажете, ей-богу не расскажете: вы пришепетываете, у вас, я
знаю,
один зуб во рту со свистом…
Почтмейстер. Сам не
знаю, неестественная сила побудила. Призвал было уже курьера, с тем чтобы отправить его с эштафетой, — но любопытство такое одолело, какого еще никогда не чувствовал. Не могу, не могу! слышу, что не могу! тянет, так вот и тянет! В
одном ухе так вот и слышу: «Эй, не распечатывай! пропадешь, как курица»; а в другом словно бес какой шепчет: «Распечатай, распечатай, распечатай!» И как придавил сургуч — по жилам огонь, а распечатал — мороз, ей-богу мороз. И руки дрожат, и все помутилось.
Городничий. И не рад, что напоил. Ну что, если хоть
одна половина из того, что он говорил, правда? (Задумывается.)Да как же и не быть правде? Подгулявши, человек все несет наружу: что на сердце, то и на языке. Конечно, прилгнул немного; да ведь не прилгнувши не говорится никакая речь. С министрами играет и во дворец ездит… Так вот, право, чем больше думаешь… черт его
знает, не
знаешь, что и делается в голове; просто как будто или стоишь на какой-нибудь колокольне, или тебя хотят повесить.
(Принимает из окна просьбы, развертывает
одну из них и читает:)«Его высокоблагородному светлости господину финансову от купца Абдулина…» Черт
знает что: и чина такого нет!
Городничий. Что, голубчики, как поживаете? как товар идет ваш? Что, самоварники, аршинники, жаловаться? Архиплуты, протобестии, надувалы мирские! жаловаться? Что, много взяли? Вот, думают, так в тюрьму его и засадят!..
Знаете ли вы, семь чертей и
одна ведьма вам в зубы, что…
Не
знаешь сам, что сделал ты:
Ты снес
один по крайности
Четырнадцать пудов!»
Ой,
знаю! сердце молотом
Стучит в груди, кровавые
В глазах круги стоят,
Спина как будто треснула…
Замолкла Тимофеевна.
Конечно, наши странники
Не пропустили случая
За здравье губернаторши
По чарке осушить.
И видя, что хозяюшка
Ко стогу приклонилася,
К ней подошли гуськом:
«Что ж дальше?»
— Сами
знаете:
Ославили счастливицей,
Прозвали губернаторшей
Матрену с той поры…
Что дальше? Домом правлю я,
Ращу детей… На радость ли?
Вам тоже надо
знать.
Пять сыновей! Крестьянские
Порядки нескончаемы, —
Уж взяли
одного!
— А я небось не
знал?
Одной мы были вотчины,
Одной и той же волости,
Да нас перевели…
Стародум(
один). Он, конечно, пишет ко мне о том же, о чем в Москве сделал предложение. Я не
знаю Милона; но когда дядя его мой истинный друг, когда вся публика считает его честным и достойным человеком… Если свободно ее сердце…
Стародум(к Правдину). Чтоб оградить ее жизнь от недостатку в нужном, решился я удалиться на несколько лет в ту землю, где достают деньги, не променивая их на совесть, без подлой выслуги, не грабя отечества; где требуют денег от самой земли, которая поправосуднее людей, лицеприятия не
знает, а платит
одни труды верно и щедро.
Г-жа Простакова. Как тебе не
знать большого свету, Адам Адамыч? Я чай, и в
одном Петербурге ты всего нагляделся.
Правдин. А кого он невзлюбит, тот дурной человек. (К Софье.) Я и сам имею честь
знать вашего дядюшку. А, сверх того, от многих слышал об нем то, что вселило в душу мою истинное к нему почтение. Что называют в нем угрюмостью, грубостью, то есть
одно действие его прямодушия. Отроду язык его не говорил да, когда душа его чувствовала нет.
Стародум. Благодарение Богу, что человечество найти защиту может! Поверь мне, друг мой, где государь мыслит, где
знает он, в чем его истинная слава, там человечеству не могут не возвращаться его права. Там все скоро ощутят, что каждый должен искать своего счастья и выгод в том
одном, что законно… и что угнетать рабством себе подобных беззаконно.
Стародум. Дурное расположение людей, не достойных почтения, не должно быть огорчительно.
Знай, что зла никогда не желают тем, кого презирают; а обыкновенно желают зла тем, кто имеет право презирать. Люди не
одному богатству, не
одной знатности завидуют: и добродетель также своих завистников имеет.
Стародум. Ты
знаешь, что я
одной тобой привязан к жизни. Ты должна делать утешение моей старости, а мои попечении твое счастье. Пошед в отставку, положил я основание твоему воспитанию, но не мог иначе основать твоего состояния, как разлучась с твоей матерью и с тобою.
Стародум. Почтение!
Одно почтение должно быть лестно человеку — душевное; а душевного почтения достоин только тот, кто в чинах не по деньгам, а в
знати не по чинам.
Стародум. Как! А разве тот счастлив, кто счастлив
один?
Знай, что, как бы он знатен ни был, душа его прямого удовольствия не вкушает. Вообрази себе человека, который бы всю свою знатность устремил на то только, чтоб ему
одному было хорошо, который бы и достиг уже до того, чтоб самому ему ничего желать не оставалось. Ведь тогда вся душа его занялась бы
одним чувством,
одною боязнию: рано или поздно сверзиться. Скажи ж, мой друг, счастлив ли тот, кому нечего желать, а лишь есть чего бояться?
Стародум. Ему многие смеются. Я это
знаю. Быть так. Отец мой воспитал меня по-тогдашнему, а я не нашел и нужды себя перевоспитывать. Служил он Петру Великому. Тогда
один человек назывался ты, а не вы. Тогда не
знали еще заражать людей столько, чтоб всякий считал себя за многих. Зато нонче многие не стоят
одного. Отец мой у двора Петра Великого…
Другого градоначальника я
знал весьма тощего, который тоже не имел успеха, потому что едва появился в своем городе, как сразу же был прозван от обывателей
одною из тощих фараоновых коров, и затем уж ни
одно из его распоряжений действительной силы иметь не могло.
Голос обязан иметь градоначальник ясный и далеко слышный; он должен помнить, что градоначальнические легкие созданы для отдания приказаний. Я
знал одного градоначальника, который, приготовляясь к сей должности, нарочно поселился на берегу моря и там во всю мочь кричал. Впоследствии этот градоначальник усмирил одиннадцать больших бунтов, двадцать девять средних возмущений и более полусотни малых недоразумений. И все сие с помощью
одного своего далеко слышного голоса.
— Слыхал, господа головотяпы! — усмехнулся князь («и таково ласково усмехнулся, словно солнышко просияло!» — замечает летописец), — весьма слыхал! И о том
знаю, как вы рака с колокольным звоном встречали — довольно
знаю! Об
одном не
знаю, зачем же ко мне-то вы пожаловали?
Я
знал одного градоначальника, который хотя и отлично
знал законы, но успеха не имел, потому что от туков, во множестве скопленных в его внутренностях, задыхался.
Ежели я скажу, что через женский пол опытный администратор может во всякое время
знать все сокровенные движения управляемых, то этого
одного уже достаточно, чтобы доказать, сколь важен этот административный метод.
— А таков этот человек, что все ходы и выходы
знает!
Одно слово, прожженный! — успокоил Пахомыч.
Каким образом об этих сношениях было узнано — это известно
одному богу; но кажется, что сам Наполеон разболтал о том князю Куракину во время
одного из своих petits levе́s. [Интимных утренних приемов (франц.).] И вот в
одно прекрасное утро Глупов был изумлен,
узнав, что им управляет не градоначальник, а изменник, и что из губернии едет особенная комиссия ревизовать его измену.
Изобразив изложенное выше, я чувствую, что исполнил свой долг добросовестно. Элементы градоначальнического естества столь многочисленны, что, конечно,
одному человеку обнять их невозможно. Поэтому и я не хвалюсь, что все обнял и изъяснил. Но пускай
одни трактуют о градоначальнической строгости, другие — о градоначальническом единомыслии, третьи — о градоначальническом везде-первоприсутствии; я же, рассказав, что
знаю о градоначальнической благовидности, утешаю себя тем...
Никто, однако ж, на клич не спешил;
одни не выходили вперед, потому что были изнежены и
знали, что порубление пальца сопряжено с болью; другие не выходили по недоразумению: не разобрав вопроса, думали, что начальник опрашивает, всем ли довольны, и, опасаясь, чтоб их не сочли за бунтовщиков, по обычаю, во весь рот зевали:"Рады стараться, ваше-е-е-ество-о!"
—
Знаю я
одного человечка, — обратился он к глуповцам, — не к нему ли нам наперед поклониться сходить?
—
Одно еще я тебе должен сказать. Ты
знаешь Вронского? — спросил Степан Аркадьич Левина.
«Я ничего не открыл. Я только
узнал то, что я
знаю. Я понял ту силу, которая не в
одном прошедшем дала мне жизнь, но теперь дает мне жизнь. Я освободился от обмана, я
узнал хозяина».
Содержание было то самое, как он ожидал, но форма была неожиданная и особенно неприятная ему. «Ани очень больна, доктор говорит, что может быть воспаление. Я
одна теряю голову. Княжна Варвара не помощница, а помеха. Я ждала тебя третьего дня, вчера и теперь посылаю
узнать, где ты и что ты? Я сама хотела ехать, но раздумала,
зная, что это будет тебе неприятно. Дай ответ какой-нибудь, чтоб я
знала, что делать».
— Впрочем, — нахмурившись сказал Сергей Иванович, не любивший противоречий и в особенности таких, которые беспрестанно перескакивали с
одного на другое и без всякой связи вводили новые доводы, так что нельзя было
знать, на что отвечать, — впрочем, не в том дело. Позволь. Признаешь ли ты, что образование есть благо для народа?
Сдерживая улыбку удовольствия, он пожал плечами, закрыв глаза, как бы говоря, что это не может радовать его. Графиня Лидия Ивановна
знала хорошо, что это
одна из его главных радостей, хотя он никогда и не признается в этом.
— Ах, какой вздор! — продолжала Анна, не видя мужа. — Да дайте мне ее, девочку, дайте! Он еще не приехал. Вы оттого говорите, что не простит, что вы не
знаете его. Никто не
знал.
Одна я, и то мне тяжело стало. Его глаза, надо
знать, у Сережи точно такие же, и я их видеть не могу от этого. Дали ли Сереже обедать? Ведь я
знаю, все забудут. Он бы не забыл. Надо Сережу перевести в угольную и Mariette попросить с ним лечь.
Кити, всё более хмурясь, молчала, и Варенька говорила
одна, стараясь смягчить и успокоить ее и видя собиравшийся взрыв, она не
знала чего, — слез или слов.
Вронский взял письмо и записку брата. Это было то самое, что он ожидал, — письмо от матери с упреками за то, что он не приезжал, и записка от брата, в которой говорилось, что нужно переговорить. Вронский
знал, что это всё о том же. «Что им за делo!» подумал Вронский и, смяв письма, сунул их между пуговиц сюртука, чтобы внимательно прочесть дорогой. В сенях избы ему встретились два офицера:
один их, а другой другого полка.
— Право, я не
знаю, что в нем можно осуждать. Направления его я не
знаю, но
одно — он отличный малый, — отвечал Степан Аркадьич. — Я сейчас был у него, и, право, отличный малый. Мы позавтракали, и я его научил делать,
знаешь, это питье, вино с апельсинами. Это очень прохлаждает. И удивительно, что он не
знал этого. Ему очень понравилось. Нет, право, он славный малый.
Дом был большой, старинный, и Левин, хотя жил
один, но топил и занимал весь дом. Он
знал, что это было глупо,
знал, что это даже нехорошо и противно его теперешним новым планам, но дом этот был целый мир для Левина. Это был мир, в котором жили и умерли его отец и мать. Они жили тою жизнью, которая для Левина казалась идеалом всякого совершенства и которую он мечтал возобновить с своею женой, с своею семьей.
Кити отвечала, что ничего не было между ними и что она решительно не понимает, почему Анна Павловна как будто недовольна ею. Кити ответила совершенную правду. Она не
знала причины перемены к себе Анны Павловны, но догадывалась. Она догадывалась в такой вещи, которую она не могла сказать матери, которой она не говорила и себе. Это была
одна из тех вещей, которые
знаешь, но которые нельзя сказать даже самой себе; так страшно и постыдно ошибиться.
Ты не поверишь, но я до сих пор думала, что я
одна женщина, которую он
знал.
Хотя она бессознательно (как она действовала в это последнее время в отношении ко всем молодым мужчинам) целый вечер делала всё возможное для того, чтобы возбудить в Левине чувство любви к себе, и хотя она
знала, что она достигла этого, насколько это возможно в отношении к женатому честному человеку и в
один вечер, и хотя он очень понравился ей (несмотря на резкое различие, с точки зрения мужчин, между Вронским и Левиным, она, как женщина, видела в них то самое общее, за что и Кити полюбила и Вронского и Левина), как только он вышел из комнаты, она перестала думать о нем.
— Вы ничего не сказали; положим, я ничего и не требую, — говорил он, — но вы
знаете, что не дружба мне нужна, мне возможно
одно счастье в жизни, это слово, которого вы так не любите… да, любовь…
Никто, кроме самых близких людей к Алексею Александровичу, не
знал, что этот с виду самый холодный и рассудительный человек имел
одну, противоречившую общему складу его характера, слабость.
— Благодарим, — отвечал старик, взял стакан, но отказался от сахара, указав на оставшийся обгрызенный им комок. — Где же с работниками вести дело? — сказал он. — Раззор
один. Вот хоть бы Свияжсков. Мы
знаем, какая земля — мак, а тоже не больно хвалятся урожаем. Всё недосмотр!
Он не
знал, что его образ действий относительно Кити имеет определенное название, что это есть заманиванье барышень без намерения жениться и что это заманиванье есть
один из дурных поступков, обыкновенных между блестящими молодыми людьми, как он.
Узнав об этом, новая партия успела во время прений о Флерове послать на извозчике своих обмундировать дворянина и из двух напоенных привезти
одного в собрание.
Знаете,
один из этих диких новых людей, которые теперь часто встречаются;
знаете, из тех вольнодумцев, которые d’emblée [сразу] воспитаны в понятиях неверия, отрицания и материализма.